Родственные связи:
Мать - Ибха Мерфи (68 лет),
отец - Патрик Мерфи (мертв),
сыновья - Дэвин (30 лет) и Адам (28 лет),
жена - Симона Мерфи (25 лет).
Место рождения:
Нью-Йорк, Америка.
Если кто скажет вам, что война ушибла Джим Мерфи голову и сделала его таким, какой он сейчас, закройте уши - этот человек не видел, как Джим стоял на дворе дома, и глядел на поверженную громаду - своего отца.
Он не видел, как Джим стоял на дворе, и священная кровь Патрика Мерфи капала с его кастета прямо в черную, перемешанную с углем грязь. Приказчики отводили глаза, а Ибха Мерфи голосила по мужу как по покойнику. Все ждали, что скажет Джим.
И Джим сказал:
- Ша, мамаша. Вы не в Йорксах. Так?
После этого Ибха Мерфи встала, отряхнула юбки и ушла в дом. Она умолкла, как ей было сказано, и молчала так, словно набрала полный рот земли, политой кровью Патрика Мерфи.
Когда ирландских мальчиков забирали на войну, и плоть ее плоти забрали с ними, она смотрела с крыльца, поджав губы, и она удержала все свои слова.
Если кто скажет вам, что Джим плохой сын - плюньте тому в глаза - он не видел, как Джим вернулся от дервишей.
Он не принес оттуда ничего кроме разбитой своей спины, с которой рубаха свисала мешком. Он не принес оттуда ничего кроме шрама на лице. Он не забрал оттуда ничего кроме горя, и гляделся в свои молодые годы мрачным, скрипучим стариком. Может быть, война правда ушибла ему голову, но кто смог бы рассказать об этом! Войны таковы, что больше некому рассказать об этом.
Джим пришел к своему дому, и Ибха ждала его на крыльце, будто никуда не уходила.
- Ты вернулся, подлый сын, - сказала она, и за пять лет это были первые слова, что вышли из ее рта и вошли в уши Джима.
- Мамаша, – ответил Джим. - Теперь вы будете спать спокойно, мамаша. Я вернулся, чтобы сделать вам правильно. Я вернулся, чтоб сделать вам столько денег, сколько нету даже у короля. Скажите мне слово, и я наряжу вас в бархат, а мужу вашему вставлю полный рот золотых зубов, таких, что он станет в самом Лондоне заместо солнца. Заместо солнца, так? Вас будут катать по городу на личном авто и называть “мадам Мерфи”, так? Скажите мне слово и у вас будут жемчуга и абонемент в оперу, мамаша, но больше всего - у вас будет счастливый сын.
И Ибха задумалась. Она заглянула в комнаты и увидела Патрика Мерфи, старого старика у холодного камина. Она обернулась и увидела Джеймса Мерфи, молодого мужчину с чужой смертью в глазах. А потом сошла с крыльца и сказала слово.
Историю о том, как Джим Мерфи зарезал старшего Дориана в ночь перед Лугнассадом, рассказывают в Лимерике часовщики и настройщики. Ее рассказывают мебельщики и ювелиры. Ее рассказывают мальчишки и старики и рыночные торговки, и каждый говорит: Джимс Мерфи зарезал ублюдка в ночь перед Лугнассадом, но сделал это без уважения, потому что душа Джимса Мерфи мертвая как камень, и ничего не может вырасти на ней.
Они говорят: Джимс сделал это чтоб показать ирландцам, будто он сам бог в Лимерике.
Они много чего говорят, они шлепают губами и болтают языками, но их слова не попадают в уши умному человеку. Умный человек знает, что нельзя стать ни богом ни камнем, даже если ты по двадцать раз в день умирал среди голых камней в стране, оставленной богом.
Джим Мерфи зарезал старшего Дориана, потому что сердце сказало ему.
Если кто скажет вам, что это Коку Бенини уговорил Джима Мерфи порвать любовь с ирландцами, - смейтесь над этим человеком, - он ничего не знает о том, как ведутся дела, и он ничего не знает о любви.
Ирландцы были ему чужими - и они были своими, Джим Мерфи чуял их нутром, как волк чует в лесу других волков. В своем публичном доме он чуял чужой запах контрабандных бутылей и ружейной смазки, и шлюхи, ходившие между кроватями, были не его шлюхами. В угрюмых своих снах он видел как становится на колени и целует золотой перстень на его мизинце Чес Дориан, и чувствовал, как ладонь ирландца теплеет под кончиками его пальцев.
Планы на игру: разделаться со всеми ткачами, получить контроль над железнодорожной станцией, женить сыновей, найти и поквитаться с женой, дожить до внуков. |
ПРОБНЫЙ ПОСТ Кто я? Что я?
Понемногу приходя в чувство, раз за разом, он оставался в сознании всё дольше. Минул шок от пробуждения, и теперь он свыкался с постоянной болью в теле, которая особенно остро отдавалась в правой ноге. Там тяжёлый перелом бедренной кости, раздробленный, со смещением, несколько операций и длинные спицы из нержавеющей стали, каждая по тридцать сантиметров. Дыхание отдавалось резями в груди — лёгкие отбиты и обожжены. Он пытался дышать не слишком часто, но постоянно сбивался с ритма, теряя темп. От этого внутри ломило только сильнее. И постоянные мигрени, не позволяющие видеть сны. Однако что ему было видеть во снах? Человеку без прошлого. Tabula Rasa и жертва обстоятельств, может быть чей-то потерянный ребёнок или муж. Но ни справок, ни документов, ни обручального кольца на безымянном пальце. Ничего, что могло бы пролить хоть капельку света на его тёмное прошлое.
Каждый раз, приходя в сознание, он пытался прорваться сквозь гнетущий туман. Но напрасно. Голова становилась тяжёлой, а он становился злым и порой так глубоко уходил в себя, что отказывался разговаривать с психиатором, его главным помощником в деле о возвращении воспоминаний. Тот показывал ему фотографии и картинки самых разных мест Лондона и за его пределами. Но ничего не отозвалось в его душе чем-то, хоть мало мальски похожим на проблеск памяти. Пустота. Он был один в этой палате и целом мире.
Около месяца он провёл, считая себя отвергнутым, а, может быть, нереально существующим. Пока однажды в дверях со стеклянными плашками не появился Патрик. В то время на его лице ещё была надета марлевая маска. Рану под ней ежедневно промывали, и это была настоящая мука. Шрам, рассекающий лицо от подбородка и до лба, едва не оставил его без губы или глаза. С этим уродством он смирился быстрее, чем с осознанием себя никем. Или это ему только казалось?
Патрик был высокий темноволосый парень, лет на десять старше его самого. Его взгляд, вечно обеспокоенный и беглый, пытался что-то выведать, внимательно рассматривая. Патрик искал своего брата, очевидно, ещё одного пассажира злосчастного июньского рейса. Но нашёл только его, покалеченного, неизвестно откуда взявшегося. Патрик также, как и психиатр, завёл привычку бывать в его палате по нескольку раз на неделе. Он не питал иллюзий, что человек под слоями бинтов — его близкий родственник, но отчего-то уходя, всегда возвращался вновь, принося с собой увлекательные истории и вкусную домашнюю еду.
|
